Ленин из нашей семьи

Свадьбы никто не готовил. Стол  стоял под  виноградником, над головами свешивались спелые грозди янтарно-зеленых ягод, люди поднимали руки, отщипывали их - закусывали вино. За столом находилось человек десять, а может, и больше, а может, и меньше. Соседи, знакомые, просто ротозеи заходили с улицы и  выпивали по стаканчику за молодоженов и уходили.

Постоянно глазело несколько мальчишек. Я, сестра жениха, думала, что же будет дальше? Не будь меня, брату Вите и его невесте Зое пришлось бы не сладко. Они  всегда были постоянным объектом шуток для всего города. У Вити  лицо счастливого человека. Впрочем, оно у него всегда  такое. Он ходил по городу с блаженной полуулыбкой и всем предлагал свои услуги. Бабули не отказывались, когда он помогал нести им тяжелые сумки, девушки шарахались от его комплиментов по поводу груди или зада. Убивала его искренняя готовность погладить  с невозможным для дурочка выражением: «Отменно, сударыня, отменно!»  У его невесты, известной Зои-Давалки, было действительно все отменно. А лифчик  и трусы ей сшила  одна из сердобольных портних, когда девушке исполнилось восемнадцать лет, и она берегла это достояние уже много лет очень простым способом - ходила без них. Витя, ее ровесник был, как сейчас говорят, сексуально озабоченным. Это и использовали некоторые городские вдовушки, которые хвастали в очередях, что юный дурачок просто неутомим в постели. Как в голову Вите пробилась мысль о том, что надо жениться – непостижимо. Но однажды он привел Зою в дом и сказал, чтобы готовились к свадьбе. Родители мои отказались принять в этом участие, лишь мама коротко сказала: - Ленка, блох с нее сними. Я завела Зою в летнюю баню, раздела, осмотрела. Придраться не к чему - дочь священника - батюшки  Василия - была безукоризненно чиста с фигурой в классических пропорциях. Не случись трагедии  в детстве, женщина была бы счастлива и в уме, и в браке. Но на глазах десятилетней девочки ее отца пытали раскаленным утюгом бандиты. Они требовали золота, сорвав с батюшки крест. Чтобы отец стал более податлив, на глазах изнасиловали жену, а когда приступили к дочери, то у родителей отказало сердце. Они умерли на глазах  девочки и бандитов. Скажу, что  это было в большой советской стране, в шестидесятых годах. В той части страны, которая называлась Туркменией. Небольшой город Чарджоу, но большой железнодорожный узел, проснулся однажды совершенно бандитским. После очередной амнистии  вся зековская шушера подалась из Сибири в теплые края. Когда я осматривала Зою, ее посетил период просветления. - Как вы с ним додумались о браке, - спросила я слишком  резко для своего возраста. Но Зоя не обиделась на мой тон: - Он у меня попросил, и мне стало приятно.  - Что попросил, замуж выйти? - Это потом… - Ты ему дала? Мне тогда было 15 лет. Я была еще девушкой, но знала уже многое. На всяком углу или скамейках бабы, не стесняясь ни мужчин, ни детей, судачили обо всем подряд. - А как же без этого? – рассуждала Зоя. - Он мог бы обидеться. - И ты многим давала вот так,  из жалости? - А что с меня убудет  что ли, я вытерплю, это маманя не вытерпела, а я сильная… Сильная… Сильная… Дальше явно пошел сдвиг. Так я не узнала, как же они сговорились. Родители все-таки выделили денег на свадьбу и  мазанку в глубине двора для жилья. Точнее, Витя в ней постоянно обитал...  - Горько! – крикнула молодая соседка Верка. Она недавно развелась, и ей было, действительно, горько. Витя посмотрел на стакан с вином: - Разве горько? - Целоваться надо! – крикнула под общий смех Верка. - Мы не можем здесь! Витя подхватил Зою под руку, и они побежали в мазанку. Все бросились за ними в надежде подглядеть в окно двери. Но я оказалась впереди с увесистой палкой в руках и, не разбирая, стала размахивать ею. Первой досталось Верке-разведенке. Она ушла, крикнув: - И ты такая же дура, как они! Я запустила в нее ком земли. Дура, так дура. Остальные, увидев мою решимость, разошлись. Свадьба закончилась.  На удивление всем молодые стали жить дружно и почти как нормальные люди. Витя устроился работать грузчиком на склады, что были недалеко, а Зоя вела хозяйство. В мазанке у нее на фанерной бочке стоял примус. Мама нашла какой-то металлический круг и сделала из него подставку  под этот огнеопасный прибор: - А не то тут спалите все! Мама, нет-нет, приносила овощи, макароны, банки с тушеным мясом. Да и я приходила не с пустыми руками. Жили мы не плохо, отец работал машинистом тепловоза, а те получали всегда хорошо. Иногда Зоя заходила за какой-нибудь нужной ей вещью в дом и стояла у дверей с опущенной головой. Ждала, когда ее спросят, зачем пришла. - У Вити порвался карман, ниток бы мне и иголку. Все чаще и чаще мама оставляла Зою в доме до прихода сына. Однажды я слышала из спальни родителей, как мама спросила то ли отца, то ли сама себя, то ли Бога: - Неужели у них все сладится? И уже к отцу напрямую: - Костя, а у дураков дети могут быть нормальными? - К чему ты это? - Зоя  сказала, что у нее нет крови. - Ну, бабские дела! Тьфу, ты!  - Значит, дети могут быть хорошими. - Так оба же нормальными родились, - рявкнул отец. – Спи!  В апреле за Зоей приехала скорая, и она через неделю  вернулась с ребенком. Мы с Витей и мамой привезли ее. К тому времени бывшую детскую комнату Вити немного обновили и отдали Зое с ребенком. Брат, как я уже говорила, спал в мазанке. Он сам, в свое время, отказался от дома, потому что мог нагадить везде, не понимая, что делает.  Это началось после менингита, в четыре годика. Мне рассказывали, как однажды мама застала его на столе в окружении своих оправлений, которые он пальцем засовывал себе в рот. Досталось и кошке, которую он тоже пытался накормить. От ее царапин руки у него были в крови. Его отмыли, отвели в мазанку, где он непрерывно часа два тараторил: - Руби, руби капусту! Вари, вари капусту! Потом уснул. Витя в мазанке не делал ничего больше похожего, словно здесь до него доходил проблеск мысли о том, что это его жилье. Зоя не спала с сыном. Она укладывала его, обильно накормив грудью, и уходила к мужу. Мама предупредила ее, чтобы они сразу после родов не занимались этим делом. Да куда там!   В середине мая, это был воскресный день, я поехала в Дом пионеров, что у колхозного рынка, на занятия танцевального кружка. Уходя из дома,  встретила Зою, она   стояла у дверей. - Что ты? – спросила я, зная, что маме неможется и не стоит ее будить. - Вовку хочу покормить, своего Ильича. Полмесяца назад в загсе она заявила, чтобы записали сына Владимиром Ильичом. Сотрудница опешила: - Отец у вас Виктор. - Ну и что, ребенок-то Ленин! Так и считала, что родила вождя мирового пролетариата. Я сказала, пусть забирает Вовку, кормит, и тут же несет назад. Зоя обрадовалась, как будто ей никогда не давали в руки дитя. Она схватила его и понесла в мазанку.  Во время занятий на улице потемнело, и на город надвинулась огромная туча. Подобных ливней мы не видели никогда. Поток воды был такой, что   пришлось бежать до автобуса по щиколотку в холодном потоке.    У дома я увидела скорую помощь и мотоцикл нашего участкового милиционера. В тревоге сорвалась и прибежала как раз тогда, когда сосед татарин открывал ворота. Но из-за опор виноградника машина все равно не въехала во двор. А из него показались санитары. Сначала они вынесли Зою без признаков жизни. Затем Витю. Я обезумела, стала обнимать, целовать его, но его рот был забит глиной. Причем здесь глина? Он же давно ничего подобного не ест! - Обвалилась из-за дождя их мазанка, - сказала одна соседка другой. - Завалило их стеной и потолком. Я оторвалась от Вити: - А Вовка? - Ленин-то? – спросил татарин, показывая, что все вокруг знали о причудах новой семьи.  -Ему повезло - закатился  под стол. Я побежала в дом. Около мамы суетилась медсестра, которая делала укол. Пахло нашатырем, валидолом. Наш участковый звонил в депо, узнавая, когда приедет отец. В комнате Вити было тихо. Я на цыпочках прошла и увидела серые чистые глаза ребенка. Он агукал и смеялся чему-то своему, глубоко детскому.  Мне уже под восемьдесят. Моя квартира у метро «Спортивная» в Москве. Вчера навещал меня Владимир Викторович. Хотя сам он заместитель министра, но очень сильно ругал власти и воров. Что, наверное, одно и то же. И уехал расстроенный из-за моей небольшой пенсии. Он обещал добиться ее повышения. Мой племянник   профессор  права, и еще очень честный и порядочный человек. Почти как Ленин, ведь  в детстве мы его знали как самого лучшего человека на земле.