1.
Мир перевернулся на пересечении Московского шоссе и улицы Потапова. Кто такой Потапов, чем он занимался и почему прославился? Все это - Дмитрию Стенину было совершенно неведомо. Он подозревал, что это какой-то большевистский герой, повешенный белочехами в Самаре, а может быть трудяга, получивший звание героя соцтруда, а может и боец, предугадавший подвиг Александра Матросова. Но эти мысли занимали его до того момента, когда он подошел к перекрестку. Его попросту ошеломил вид аварии.
Сколько раз он проезжал на машине шефа мимо этой улицы, тихой, безобидной – эдакой короткой перемычки между Ново-Садовой и Московским шоссе – всё было безмятежно, но не сейчас.
Савелий, нанявший водителя на свою японскую Ниссан больше для престижа, чем по необходимости, несколько раз даже пенял Дмитрию на то, что тот признавал желтый. «Да мог прогнать здесь в два счета, Дим! – сетовал он, - Это тебе не твои красные Жигули!» И все это запрятано в улыбку. Дмитрий помалкивал – его движок был не хуже японского. Так его отладил, что сходу взял бы приз на ралли, поставь его рядом с любой машиной! Правда, не с Ниссаном, который опять же был в распоряжении Дмитрия…
А ведь сегодня, в обед, путь Дмитрия лежал в автомагазин, что недавно здесь открылся, подобрать шатуны. Была у Савелия еще одна машина, и фирма его находилась рядом, за автовокзалом. Вот и решил Дмитрий пройтись пешком…
Он увидел, что его красные Жигули были перевернуты и отброшены под колеса мощного КамАЗа с высоким прицепом. Все застыло в какой-то ужасающей определенности: машины, которые никуда не едут, как бы обманывая собравшихся зевак, что всегда были на этом месте… А ведь все двигалось и три водителя думали каждый о своем в этот момент…
«Часа три назад зять попросил ключи, чтобы отвезти ребятишек в цирк», - эта мысль заставила Дмитрия рвануть чуть ли не под колеса машин, ручейком просачивающихся по оставшемуся свободному проходу, который недобросовестные владельцы авто тут же старались забивать пробками из своих же собственных машин.
Лучше бы Дмитрий не бежал, оттолкнувшись от капота какой-то иномарки, которая под напором водителя буром шла по этому ручейку. А в следующем ряду кто-то так напирал, что Дмитрий еле выскочил почти из-под колес Газели. И уж после казнил себя, что не остался под ними!
Вся его радость жизни, все самое светлое, что было связано с внуками – Леркой и Семкой, - мгновенно превратилась в сплошную боль души!
В тот момент, заслонивший его сознание от дневного света, он все воспринимал бесчувственным роботом, внутри которого работала видеокамера, - укрытые белыми простынями детишки на носилках, зять, смотревший стеклянным взглядом на спасателя, разрезавшего дверь машины, чтобы освободить его, точнее, уже труп, от руля, ставшего частью грудной клеткой. Ещё он запомнил два лица, сидящих в чужом Ауди с помятым левым подфарником, одно
УПИТАННОЕ,
другое
ХУДОЩАВОЕ…
Дмитрий, проваливаясь в темноту, понял, что это убийцы. Взгляд, затравленный, но с какой-то глубоко потаенной надеждой, что все это
ФИГНЯ,
и можно запросто
ОТМАЗАТЬСЯ.
Взгляд, объединяющий оба этих лица в одно – в лик немилосердной Судьбы! Где нет места жалости!
А затем провал.
Запах спирта. Приглушенный шум, или гул, но идущий откуда-то извне. Яркий свет, раздирающий веки. Принуждающий открыть глаза!
Ощущение беды.
- Папа!
Он открыл глаза.
На него смотрела Вика.
- Дочка?
Боковым зрением отметил медсестру, отходившую от него, держа в руках шприц.
В плече невидимой злой пчелой сидел укол.
У Вики большие серые глаза, почти навыкат. Но не выкатились, когда она расцвела, а придали ей какую-то особую обаятельность. Девушек с такими глазами художники и киношники представляют как внеземных существ…
Эти глаза, ресницы и роскошные волосы унаследовала Лерка…
- Что с ней?
Вика поняла, о ком спросил отец.
- Я вдова и бездетна, - прошептала она.
Но не заплакала, хотя ее большие глаза подернулись влажной пленкой.
– Ты лежишь здесь уже почти неделю, – немного обиженный тон, словно он, ее отец, удачно укрылся от несчастий. - Через два дня будет девять дней.
- Все трое?
Молчание.
Повторил:
- И Гена с ребятишками?
Зачем так настойчиво?
- Все, - тихий шелест в ответ.
Дочь еще что-то сказала. Еще тише. Но Дмитрий больше почувствовал эти слова, прежде чем они достигли его слуха и стали образом.
«Хорошо, что мамы уже нет…»
- Рядом с Клавдией? – спросил он.
Вика кивнула головой.
Дверь в палату открылась.
Вошел мужчина в белом халате, за ним та же медсестра.
- Стенин? – Резкий, отрезвляющий голос. – Что видишь перед собой?
- Смерть, - сказал Дмитрий. И это было предельно честно.
- Но она от тебя ушла. Что тебе виделось?
Дмитрий задумался. Нет, не сплошная чернота стояла все это время перед глазами. Были всполохи, лица. Клавдия с внуками, которым было восемь и девять лет. И подсознательно мучило прошлое, ведь когда она умерла, родилась Лерка, а Семка только освоил манежик и все норовил его перелезть. Если бы не вес, оттягивающий попку, то давно был бы по ту сторону свободы... А вот Клавдия в его памяти нисколько не изменилась. Она была веселой, приветливой. Такой, какой Дмитрий видел ее за три дня до смерти.
- Жди, когда рак свистнет, - рассмеялась она тогда россыпью морщинок, упавших на подушку белыми с желтизной цветами, и обняла мужа, когда тот склонился над ней. И не отцепилась. Он поднялся, и она подтянулась за ним. Такая цепкая! Так она встала и пошла на кухню. Заставила мужа сесть за небольшой столик и попить чаю.
- Я встану, вот увидишь!
И он чуть было не поверил в это. К полуночи у них была скорая. Старый врач отвернулся, собирая свои инструменты.
- Вот, что, Стенин, ты был в летаргическом сне, - сказал врач. - Это спасло тебя от инсульта… Как видишь, я откровенен. Сердце у тебя надежное, но сосуды… Судьба увела тебя от смерти, но она никогда не гуляет далеко. Чего тебе ждать? В этом буду разбираться.
Он ушел, похлопав по плечу, где, чуть ниже, на руке, сидела «пчела» укола. А Дмитрий и Вика долго «разговаривали», если молчание можно так назвать. Лишь она одно слово. Он тоже. И неожиданно со стороны Стенина:
- А эти, что наехали? Где они?
- Говорят, лечатся…
- Что еще говорят?
- Оба были обкуренные. Выехали на встречную полосу. Вел машину тот, УПИТАННЫЙ. А его дружок схватился за руль. Какую-то девчонку решили обогнать… со стороны встречной полосы.
И снова после такого большого объяснения молчание. Долгое, очень долгое.
Пелена на покрасневших глазах толще. Но слезы, похоже, кончились…
- Ты иди, Вика, видишь, я очнулся.
- Куда мне идти?
- К Васильевне…
Значит к свекрови.
- Если врач не отпустит на девять дней, принеси помянуть.
- Принесу.
- Принеси мне первому.
- Да, первому.
Он встал и подошел к шкафу. Там висела его рубашка с кармашком, закрывавшимся на замок «молнию».
- Деньги сними с карточки.
В его руках появилась синяя «Visa».
- Не надо, Савелий дал нам достаточно. Он вчера был у тебя, здесь… Я позвоню, скажу, что ты очнулся…
- Позвони отсюда, по сотовому…
Савелий прибыл через час.
- Ну, ты молодец!
Это ему, Дмитрию!
- Кто у тебя за рулем?
Чтобы ответить, Савелий склонился, обдав французской туалетной водой, кремом после бритья, запахом дорогих сигарет.
- Спрашиваешь? Сам и вожу. Хорошо ты япошке движок поправил! Пиши заяву на рацуху! Прет, как два мустанга!
Дмитрий улыбнулся. И поймал себя на этой улыбке! Он не должен улыбаться! Но он улыбнулся…
- Узнал, кто такие?
- Оболтусы! Шмакова сын, Васька! И Горбунова племянник, Аркадий. Понял, каких тузов отпрыски?
- Да, наслышан, еще та сволочь! Кто из пацанов вел?
- Шмаков. Только растаможили аудишку…
Значит, это тот, УПИТАННЫЙ! Морда наглая.
- Что им грозит?
- Ничего. Твой зять шел близко к полосе. Доказывают, что именно он и выскочил…
- Я успел все увидеть на месте.
Дмитрий вскочил с постели и возбужденно забегал по палате:
- Я же видел, запомнил!
Он остановился, протянув руки, словно в них лежало неоспоримое доказательство:
- Я знаю, как выворачивает при столкновении. А тут пошло по касательной! Мои Жигули явно крутануло против часовой! Перевернуло. Если бы не встречная фура!
- Да, похоже, было так!
- Чего там похоже, - закричал Дмитрий, - когда лоб в лоб - одно дело, а вот так, зацепились - картина другая… И всегда вырубается третья, четвертая машины! А ведь фура шла по третьему ряду! Как же можно по-другому все это видеть?
Он подошел к вставшему Савелию:
- А кто из районников разбирается?
- Соболев. Подполковник милиции.
- Мишка, подполковник? – Дмитрий готов был полезть на стены палаты, так возмутила его эта новость. В его голосе появились и презрение, и тоска: дело пойдет по ИХ сценарию! – Еще недавно был майором, честь отдавать не может, потому что рука вывернута в подаянии!
Он снова вернулся к кровати и сел.
- Правильно сказал! – Савелий положил руку на плечо Дмитрию. - Я с ним разговаривал. Врет, не отворачиваясь! Пол-«лимона» ему предложил, чтобы просто, по-человечески, объективно разобрался.
- Конечно, отказался! Ему Шмаков старший дороже и десятка миллионов. А уж Горбунов и того больше! Сволочи, сволочи! Весь мир этот сволочной, потому что несправедлив!
Дмитрий кулаком стукнул по тумбочке, потом еще раз, и еще… Ваза с цветами готова была сползти к краю и свалиться.
- Когда зашла речь о деньгах, порывался вызвать свидетелей, – продолжал Савелий, - морду скривил, как святоша на похоронах! Но сотню сграбастал…
- Дал бы ты, Савелий, бабки моему доктору! Я с тобой расплачусь.
- Обижаешь! Он уже при параде!
Они еще немного поговорили. Савелий, хоть и моложе был Дмитрия лет на пять, но вел себя как настоящий мужик! Он вытащил бутылку в виде фляги, налил и себе, и больному коньяка по одному пластмассовому стаканчику.
- Здесь еще тибетское мумие. Встанешь.
- Эх, Савва!
Потом они налили еще, и еще…
Как только он ушел, мир снова выскользнул из-под ног. Только мир этот был пьяным. Помнил еще, как врач отчитывал медсестру: «Этого Савелия пускать только после осмотра. Не будешь сама ощупывать, зови меня! Я не погнушаюсь! Ты же видишь, вырубился Стенин! А несет от него как от бочки!»
И снова темнота пропасти.
2.
Кардиология находилась на третьем этаже, а травматология - под ним, на втором. Об этом говорили таблички у входа, начинающегося с лестничной площадки.
Дмитрий поднялся глубокой ночью, синдрома похмелья не было. Он нашел в шкафу чей-то халат. В палате лежал еще один больной, «чистый» сердечник. Не старый, лет за пятьдесят, почти ровесник Дмитрию. Днем он сидел на своей кровати и смотрел на Стенина. Так же долго не отрывался от Вики. А когда пришел Савелий, и ему предложили коньяк, отказался. И даже отвернулся. Он и сейчас спал лицом к стене.
Сначала был поход в туалет. Затем Стенин прошел мимо спящей постовой медсестры. Посидел на диване в небольшом холле, разделяющем процедурную от ординаторской, посмотрел на темный экран телевизора. Встал и пошел на выход. На лестничной площадке кто-то курил.
Мужик в полосатой пижаме начал было тушить сигарету, но увидев обычного больного предложил и ему закурить.
- Сердечник? – спроси он.
- Да так, свалили сюда со скорой … А ты?
- Я поломанный.
Открыл халат и показал на перебинтованное колено:
- Мениск. Завтра выйду. А у тебя что?
- Ничего, - махнул рукой Дмитрий.
- Понял. Ладно, я пошел.
Он, было, захромал, но остановился:
- Деньги есть?
- Есть.
- В нашем отделении сегодня дежурят «давалки».
- Иди, иди, ну тебя!
- Одну «жарит» Шмаков-младший… А вторая ждет клиента…
И пошел.
- Стой, мужик! – Дмитрий ощутил, как его голова враз отяжелела. Веки, словно свинцовыми стали, а сердце забилось тяжко и глухо. Будто оно било барабаном в пустой большой комнате, накрытым плотной тряпкой в несколько слоев. - Сын Шмакова, главного архитектора?
- Он, но парень наглый! Говорят, что на кого-то наехал, вот его и лечат, якобы травма у него. Что-то сдвинулось в стопе…
- И что? Повязка есть!
- Есть, только ему, похоже, гипсом залили член! Вот он и шпарит без остановки!
- А на вид? С короткой стрижкой и УПИТАННЫЙ?
- Точное фото!
- В какой палате?
- Не догадываешься? В отдельной, сразу за ординаторской. Там две комнаты и туалет… Родственник, что ли?
- Родственник?! – голос у Дмитрия так и прорезался с шепота почти на крик. – Они думают, что связи да бабки их везде спасут? Ну, уж нет, дорогой, мы еще поговорим!
- Поговори, - усмехнулся мужик, - здесь в травме очень даже хорошо для разговоров: раз-два и на рентген! Ладно, остынь, а то я снова захочу курить!
Дмитрий вернулся. Теперь он уже шел не так свободно - не хотел, чтобы видели.
Убийца рядом, наслаждается жизнью, медсестер-дурочек обхаживает и ждет, когда следствие упрется в тупик. Но врешь - тупик только на вид без выхода! Можно развернуться и рвануть в обратную сторону! А можно и в тупик врезаться и садануть так, чтобы всех гадов размазало!
Дмитрий лежал на кровати, припоминая все известные ему способы умерщвления людей, но не находил таких, чтобы этому Шмакову жизнь, точнее ее последние минуты показалась в копеечку! Можно плотно подушку приложить, но там только дикое сопротивление, хрипы и никакого смысла! Можно в вену загнать пузырек воздуха, и поговорить по душам. Только он, Дмитрий, не силен в уколах! Можно ремнем от брюк скрутить горло, и дать увидеть собственную задницу! Все не то! Шум, возня! И в ординаторской кто-нибудь дежурит. Если дождаться следующего дня, попросить Савелия пушку привезти, или два запала от гранат. Так вставляли особо упорным «духам» в Афгане, чтобы прочистить уши, а заодно и мозги! Но на все это нужно время, а Шмакова могут выписать завтра!
Решение долго не приходило. Дмитрий посмотрел на часы. Еще час-полтора, пойдут трамваи. Нет, надо с этим отморозком немедленно рассчитаться!
Дмитрий встал и прошелся по палате. На подоконнике, к которому примыкала спинка кровати соседа, он увидел узкий чехол. Ну да, в нём сложенная опасная бритва, которой по утрам брился сердечник. И тогда Дмитрий понял, что надо делать…
3.
Когда он пробрался в палату Шмакова, то действовал четко, стремительно, как в Афгане. Сел на стул, придвинув к кровати, на которой блаженно посапывал Шмаков. Довольное от почти дармового секса лицо. Вероятно, в его памяти так и не задержались маленькие безжизненные фигурки двух деток. И Гена с баранкой в груди…
- Открывай глаза, сука!
Мышцы всего тела напряжены, рука с раскрытым лезвием бритвы у шеи. Словно над гайкой накидной 24-й.
Шмаков открыл глаза, но не сразу сообразил, что происходит.
- Ты кто, мужик?
- Смерть твоя!
- Разыгрываешь, да? Ты че, Веркин хахаль? Так она сама прыгает!
- Мне плевать на твои б***ки, Шмаков! Вспоминай быстрее, гад, кого убил пять дней назад?
- Ты че, прокурор? А, так это тебя тогда скорая увезла? Оклемался!
- Вспомнил! Значит, и меня запомнил, и моих ребятишек! Сам-то, болезный, сильно пострадал?
- Ага, у меня в стопе трещина. Чего тебе?
- Я запомнил ваши с дружком отмороженные рожи. Запомнил!
- Ну и е***сь со своим «запомнил»!
- Ах, вот ты как! Души невинные погубил и материшься? А много дымку от травки с дружком нанюхались? Или кокаина? Или кололись?
- Да ты псих! Или поп? Еще кадилом поверти! Я позову! Дежурный - за этой стенкой!
- Связки подрежу, зови, сколько хочешь!
Дмитрий поднадавил бритвой на кадык Шмакова.
Тот принизил голос, но гонора не сбавил:
- Отпусти, чмо! Ты знаешь, кто я?
- Шмаков, наркоман, убийца, - спокойно перечислил Дмитрий, - и еще ты последняя тварь на этой земле!
- Помо…
Резкая боль от врезавшегося в жировой слой кожи лезвия заставила перейти на хрип. Он не был вызван повреждением связок, лишь страхом.
-…ите…
- Ты, гнида! – Дмитрий яростно зашептал в ухо Шмакову. – Пока еще можешь, кайся, сука!
- Отпусти, - Шмаков стал шептать, и они стали похожи на двух «голубых», которые завели беседу о ласках. - У меня в чемодане здесь бабки. Тыщ сто пятьдесят. Возьми, я никому не скажу…
- Ага, сейчас, набью карман, а ты свалишь пропажу на медсестру, которую трахал?
- Ты че мораль гонишь!
- Я дед этих внуков и Гена – муж моей дочери! До тебя доходит? - Это «доходит» Дмитрий прохрипел. От ненависти, гнева, возмущения, что у этого подонка ничего в душе нет, лишь пустота! Да еще непомерная вера в безнаказанность! - Кто мне вернет Лерку и Семку? Кто? Кто вернет матери детей?
Что-то вроде страха за совершенное промелькнуло в глазах Шмакова.
- Я здесь ни причем! Это они выехали навстречу! Я не убивал никого! Это Аркаша в руль вцепился…
- Девку хотели обогнать?
- Да, на десятке… Но это Аркаша, он бабник… - И Шмаков заскулил было побитой собакой, но о чем-то вспомнил и осмелел. - Отпусти! Сейчас войдет врач и тебе хана!
«Что происходит? - подумал Дмитрий. – Почему я медлю? Я же пришел его убивать! Неужели мне его жалко? От того, что молод? Но ведь выкрутится, и уверится окончательно, что в этой жизни он полный хозяин! И такие хозяева, почувствовавшие вкус неотмщенной крови, не будут нас считать за людей! Да и не только нас, а вот таких же детей, у которых отцы и матери за станками стоят, баранку крутят, на ферме вкалывают. Мы быдло! С нами можно как на мясобойне со скотом, которого надо сначала оглушить током на шесте всяких реформ, чтоб поняли, у кого рубильник от света в этой жизни, а после выборочно или скопом под разделочный нож. Тех, кто лишним кажется! На улицах, в потоках машин, на работе… Селекция! Вот они два будущих фашиста, у которых свастика выжжена в душе презрением к бедности и ненавистью к нам, иным, едва прикрытая барским пренебрежением…»
В это время в какой-то палате раздался крик. Врач в ординаторской крикнул из двери: «Что там? Павлова, пойди, посмотри! Иди, бегом!»
- Ну, что, мужик, влип? - Голос у Шмакова прорезался. Он даже хохотнул. – Быдло ты и есть быдло! Вон отсюда, пока тебя не скрутили! Я добрый одну секунду! Вон отсюда, шваль подзаборная!
Гнев помутил голову Дмитрия, он уже не видел ни молодого, ни старого человека перед собой, а нечто мерзкое, мешающее другим жить, и резким движением глубоко резанул горло. Там что-то треснуло и забулькало. Шмаков захрипел и свесил голову. Стенин только успел отскочить вместе со стулом от фонтана крови.
Шмаков глухо свалился с кровати.
- Вот боров-то!
Мститель подошел к двери, прислушавшись к шуму в коридоре. Через минуты три медсестра торкнулась в кабинет ординаторской:
- Можно, Борис Иванович?
- Заходи, Вера, что там?
- Крылов из восьмой палаты саданул ногой по стене. Она у него в гипсе… Я ему обезболила.
- Сама-то выспалась?
- Что вы? Я на посту…
- Ладно, иди сюда. Еще час до подъема, успеем, да?
- Не знаю…
Но дверь за собой медсестра закрыла.
Еще немного подождав, Стенин выскользнул в коридор и бросился к двери отделения. Когда проскочил в палату, сразу же сбросил халат, на котором все-таки оказалась кровь, спрятал в футляр бритву, тщательно вымыв над раковиной ручку и лезвие, затем с полотенцем, не обращая внимания на соседа, спящего или не спящего, в трусах прошел в ванную комнату. Здесь было зеркало, в котором Стенин не узнал себя, мирного человека, но бойца с горящим ненавистью взглядом…
- Привет, сержант! – кивнул себе и спросил в оправдание. – Полегчало? Ведь лишить убийцу жизни – это не убийство! Вы, Лерка, Семка, Денис, Клава! Слышите меня наверху, за мной еще второй отморозок!
Он вгляделся в зеркало, словно увидел всех, кого перечислил, и мрачно улыбнулся. Затем открыл душ и стал тщательно намыливать свое тело.
О чем он думал? Обо всем. Но неожиданно представил себе, как легко догоняет машину Горбунова… Этого самого, ХУДОЩАВОГО. Любую, что найдется в гараже его дяди! Таранит … И он, Стенин, тоже там, наверху, с Клавдией и ребятишками!
Когда вернулся в палату и лег, пришли мысли о том, как легко смогут вычислить его, если мужик, с кем курил на лестничной площадке, расскажет о ночном собеседнике. И этот сосед, очень подозрительный, замкнутый, - вполне возможно все подсмотрел. А утром придут опера и повесят на его запястья наручники. И выведут из палаты под конвоем… И уснул.
Его разбудили голоса в коридоре. Он увидел, что солнце осветило угол потолка над его кроватью.
Было слышно, как больные поднимались. Кто в туалет, кто сдавать анализы, кто просто поговорить с утра пораньше. Слышались их шаркающие шаги и дробный стук обуви медсестер.
Его сосед сидел, откинувшись на спинку кровати. В руках он держал раскрытую бритву, и смотря перед собой, прямо на Стенина. Но это был невидящий взгляд. Это был взгляд безумца.
- Хочу сдохнуть, - доложил он палате четко и громко, словно в столовой просил добавки.
Палата молчала, а сердечник повернул голову так, словно ждал откуда-то ответ, склонив голову и подставив тишине ухо. Но ничего не услышал. В это время раздался стук в дверь и сестра за ней крикнула:
- Приготовьтесь к уколам! Вы встали?
Сердечник больше от неожиданности, чем от решимости полоснул себя опасной бритвой как-то вкось по горлу, отчего кровь резким фонтаном стала заливать и кровать, и пол...
Заглянувшая сестра истошно закричала…
Два таких похожих случая на одну больницу – это уже чересчур! И сердечника спасти не удалось.
Прибывшие менты, проклинающие всех на свете психов, брали показания у всех подряд, но больше отдувался Стенин. Он рассказал, что успел увидеть, когда проснулся.
Он выписался в этот же день. Руководство больницы настолько было потрясено случившимся, что рады были избавиться одномоментно ото всех больных. А в милиции гадали о роли Стенина в этих убийствах, но доказательств пока не нашли.
На «девять» дней Дмитрий находился под пристальным вниманием множества людей, потому что все знали об истории со Шмаковым-младшим. Говорили о том о сем, но никто напрямую не смог пока связать Дмитрия с отмщением. Лишь когда друзья и родственники разошлись, Вика подошла к отцу, обняла его и тихо шепнула:
- Это ты? Да? Ты мужик, папа…
И вот тогда она дала волю слезам.
4
А через день город потряс случай, произошедший на трассе Самара-Тольятти: две машины нарвались на бетонную опору путепровода, и взорвались. Прибывшие спасатели лишь развели руками. В обгоревшей BMW определили труп Аркадия, племянника заместителя мэра города Виталия Горбунова. В другой машине, опознали водителя Дмитрия Стенина. Он сгорел в Ниссане, принадлежащем фирме "Фортуна".
