Дед Пронский

Я возвращался из командировки, зная, что дома нет никого – жена и дети на даче, точнее, у тёщи в деревне. От этого не было радости встречи с городом, но и была своя прелесть привести себя в порядок наедине. После ванны в халате лечь на диван и посмотреть привезённый из Москвы диск. Мне его почти за бесценок вручил продавец, когда я покупал флешку.
Мой дом находится в районе Воронежских озёр, но к городу на Дону это не относится, так называлось это место до прихода сюда строителей. Место – живописное, и наши многоэтажки были скрыты густым окружением высоких ив…
- Вишь, какая у нас красота! – услышал я голос сверху.
Мой сосед дед Пронский стоял на балконе второго этажа и наблюдал, как я подхожу к подъезду, да, и, наверное, как стекаются к дому и другие его жильцы. Наверное, в этом есть какой-то сторожевой инстинкт, заложенный во времена, когда окруженный лесами и врагами древнеславянский город оберегался со сторожевых постов. Чувство дома, вероятно, отсюда: живут люди то в одном городе, то в другом, то на одной улице, то – на другой. А возвратиться туда, где твой очаг – это самое главное в существовании человека. 
- Да, красота, - коротко откликнулся я, шаря по карманам в поисках ключа от домофона. Но он куда-то задевался, хотя точно помню, лежал в правом.
- Заходь ко мне, Николай, - пригласил меня тем временем сосед, - не закрыто.
Вероятно, я, всё-таки, прошёл бы мимо, но он ожидал меня у своей приоткрытой двери.
По виду не скажешь, что ему семьдесят. Поджарый, подвижный и многим женщинам за пятьдесят он нравился. А что – вдовец со своей двухкомнатной. Чем не жених!
Я был у него раза два или три, когда забывал ключи, а запасные мы оставляли ему. Даже если он решил прогуляться, то здесь же, на виду.
- Знаю, с поезда, знаю, устал и надо бы перекусить, а я, между прочим, плов сварганил из баранины. И не простой, а из деревенского  мясца, привезли  мне давеча. Там откармливают рогатых не как на ферме. В поле. Служил в Кушке, там и научился готовить по-ихнему, по-туркменски. Попробуй, сосед, найдётся и выпить…
А что, почему бы и нет? Пронский отличался от прочих пенсионеров тем, что не ворчал и не проклинал власти за их глупость и жадность. Так что досаждать своей критикой к областным начальникам не будет.
Надо сказать, что под сорок градусов плов оказался кстати. Вкусная мягкая баранина, рисинка к рисинке, чем не праздничный стол?
Водки-то у деда оказалось немного, осталась от 9 Мая, когда два однополчанина к нему приезжали, хотя и служили вместе после войны. Ну, и я открыл свою сумку, достал коньяк. А пока доставал, диск, что вручили мне на Савеловском рынке в Москве, выпал.
Пронский поднял и разглядев, хмыкнул:
- Что-то не разберу, что за фильмы? Неблаговидные, развратные, а Коль?
- Да что ты, дед, - смеюсь, - не пацан. Сам ещё не знаю.
- Ну, прочитай, что там?
- «Вернувшийся с Того Света». Это название такое.
- Ух, ты, американцы сняли?
- А кто же? Американцы сытый народ, фантазий много на полный желудок.
- Давай ещё по рюмочке, а я тебе ещё чеснок из плова не подавал? Ох, и хорошо пойдёт! Да ты пробуй, бери!
Выпили, действительно, хорошо чеснок разморился в рисе. Отличная закуска!
- Вот они фильм сняли, а что картина? - говорит дед по поводу моего диска, и ткнул пальцем в потолок. -  Я бывал Там. На полном серьёзе!
И показывает большим пальцем в потолок.
- Как это, Там? – не понимаю. – Коньки отбросил, а потом вернулся?
- Два дня по райским кущам бродил, - смеётся Пронский. – Был самое что ни на есть неживым.
- Два дня? Ну, Герман Степанович, это вы загнули. Мозг, известно, гибнет в первые часы после смерти… а там, если человек и начнёт жить, то как растение. Кому он такой нужен?
- Не веришь? По каким-то часам судишь? А вот, смотри на мои волосы? Мне было 45, когда я стал белым как лунь, а сейчас где седина? Уходит безвозвратно! Вот и загадка! На Алтае, в пещере случилось это, - начал горячиться Пронский. – Мы были в экспедиции, ребята разошлись на дальние участки, на одном даже была найдена золотая жила. Идти день с небольшим. Это значит, с привалом на ночь. А мне, радисту, начальник партии оставил большущий текст отчёта для передачи по рации в контору. Конечно, через шифратор.
Много работал, почти до вечера. А когда уже всё, было, закончил, шорох услышал. Пошёл вглубь пещеры. А там был низкий «карман». Присел к стене, ожидаю шуршание, а его нет. Полез в лаз, а там открывается большая галерея. Да вот беда: надо мной свод рухнул. Да так замысловато, это уж потом мне геологи рассказывали, словно гробница получилась. Воздух был вокруг, а один камень, попавший в грудь, прижал к земле начисто. Я сразу сознание и потерял. Потерять-то потерял, да пропажа далеко не делась.
Мне стало интересно, слушая байку Пронского: как это сознание оказалось рядом, вне человека? Смотрю на деда, а тот – на меня из-под бровей. Словно впервые друг друга видим.
- Что, закавыку  нашёл? - усмехнулся дед. – Как это, мол, бывает? А так, от удара грунтом сердце и остановилось. Так и пролежал почти двое суток, хотя сердце само пришло в порядок, забилось, но я так и лежал без сознания. А наши, вернувшись, вызволили с Того Света.
- Ну и как там, на Том Свете? – спросил я с явной иронией, мол, чудишь ты, дед!  - Улыбаешься? Но это от алкоголя. Мало кому тогда говорил, что и как было. Почти никому, да и кто поверит? Вот ведь, и ты не веришь! А тогда пытался доктору, когда привезли в Барнаул, рассказать, да он нелюбопытным оказался. Что-то у себя записывал, когда слушал и сказал: «Бывает, беспамятство за кончину принимают. Вон, иногда, покойники на похоронах встают, а люди в обморок падают». Я и не стал рассказывать такому доктору-дураку – раз не хочет слушать, чего перед ним распинаться? Да и себе подвнушил, что всё это были галлюцинации, и надо благодарить Всевышнего, что обошлось. А сейчас, в безделие, да по прошествии многих лет, начинаю понимать, что жизнь – это не подарок, а предбанник перед Вечным путешествием. И мы толчёмся в нём, на пяточке наших сует, гневаемся, радуемся, плачем и тупо смотрим на страдания других. Вот скажи, милок, как ты засыпаешь? Лежишь и думаешь, когда отключишься, но все-равно не можешь поймать приход сна. А после, утром, удивляешься, когда ты потерял сознание? А теперь понимаю, что фокус в том, что человека отключает какая-то рука! Эдаким выключателем с бесшумным щелчком. Сам себя не выщелкаешь. Не дано! Человек создал приборы, которые сами отключаются и сами же включаются. Но эти приборы все запитаны на энергию. Так вот, считаю, что душа человека – эта как раз та энергия, которая и творит в нас жизнь! А умирать – и вовсе уходит. Где возле человека выключатель? Ну не из Космоса же пультом кнопку жизни нажимают?! Весь вопрос заключается в том, кто эту энергию даёт человеку на жизнь, как атомному ледоколу? Не досуг одному Творцу заниматься этим детским занятием возиться с пультом! Значит суть в механизме али в системе управления. Вот говорят, что миры накладываются друг на друга или, друг в друга. А человек крутится в этой матрешке, переходя из одного тела в другое, не понимая, что он суть какой-то субстанции, видишь, выговариваю чётко, не спотыкаюсь на буквах. Думаю много об этом...
Я слушал деда, точнее всю эту старческую ахинею, клонясь ко сну: после дороги, немного выпил, монотонный голос моего собеседника убаюкивал.
- Вот-вот, сейчас вырубишься, - хохотнул Пронский. – Спирт забирает силы…
Я встрепенулся и виновато улыбнулся.
- Ну что, собеседничек, иди домой. Тебе не интересно, молод ты ещё, Николай!
- Нет-нет, говорите. Я слушаю. Это как-то всё странно...
- Ну слушай странного человека. Так вот, меня завалило, точнее, изолировало. Да ещё удар. Одним словом, я, как говорят, отдал, было, Богу душу.
Это выражение мне понравилось. Особенно, последовавшие за этим слова: 
- Но, выходит, Бог подержал, подержал, да вернул мне мою суть. До поры до времени.
- Ну и вы видели Бога?
- Я видел весь наш мир Его глазами.
- Как это?
– Одновременно всех и вся. Даже поворачиваться не надо. Но, наверное, Бог может так делать в своих владениях, а я просто смотрел как на данность. Вычитал такое слово! И вот что поразило, не было у меня каких-то желаний. Всем был доволен. Ведь желания зависят от сытости и не сытости желудка.
- А себя в этом мире вы видели?
- Да. Повторяю, всё одновременно, как бы со стороны и в каком-то Зелёном Облаке. Я видел не глазами, всем своим существом огромное до бесконечности и всё время движущееся скопление людей, тех, кто тоже отдал Богу душу. Как бы это сказать? Это было пространство, наполненное душами, и каждое мгновение оно пополнялось вновь прибывшими и от него отчуждались души во младенцы. И было Общее Знание Своего Положения, и все тянулись к яркому свету, исходившему непонятно откуда, но Он, Источник Невыразимо Желанного Света, был рядом, был границей между темнотой и абсолютным холодом. Было Знание, что Свет – наше спасение, без него мы – ничто!
- А ангелы, Рай, Ад?
- Об этом не было Знания.
Сонная плесень окончательно слетела с меня.
- Я вот что ещё скажу, - оживился Пронский, найдя возможность досказать самое главное. - В том Зелёном Облаке я был в невероятной свободе от пут тела. Говорил ужо, о состоянии умиротворения, будто вернулся… домой. Повторяю, не жалел ни о чём, знал, что все дорогие мне люди, ушедшие раньше меня нисколько не страдают. Они все дома, потому что при рождении люди как бы раздваиваются. Одна часть их путешествует по Земле, а другая, словно верная супруга – ждёт окончания бренной жизни. И обе части, получается, не свободны, пока не соединятся вновь.
Слушая Пронского, я подумал о том, почему он знает об этом, а мы лишь догадываемся, сталкиваясь в жизни с явлениями смерти и рождения, особо не вдаваясь в подробности. Понимаем каким-то общечеловеческим знанием, что до смерти мы – в гостях. И как не подумать о той необъяснимой тоске, которую человек испытывает всю жизнь наедине с собой и далеко не скорбные, а скорее радостные «гостевые» надписи на могилах? Наверное, то Зелёнооблачное Знание как-то доходит и до нас, живых?
- Вот, вот, - поймал меня на этой мысли дед. – После того случая я вижу и тебя, и всех людей насквозь. После воскрешения что-то далось мне, и стал я всё понимать остро и четко, что происходит вокруг…
Мы ещё долго говорили, и это было удивительное проникновение в Сущность Жизни и
Смерти, словно это и была настоящая командировка, из которой надо было возвращаться.
А за окнами садилось солнце. Меня ждала моя квартира и одиночество от размышлений над судьбами людей. Но внизу у дома произошло  движение. Я услышал шум подъехавшего авто, голоса жены и детей. Ещё бас шурина. Это была его машина.
- Мои вернулись, - сказал я, вставая из-за стола.
- Ну, иди, пора нам расставаться, - ответил дед Пронский. – Да забудь обо всём, что здесь говорили. Не морочь себе голову!
Я и забыл в радостных чувствах от встречи с родными, но проснулся ночью, точнее, под утро. Вышел на балкон и посмотрел на светлеющее небо. Что там, в его нескончаемой глубине? Дано нам или нет знать свою дальнейшую судьбу? Или мы, всё-таки, растворимся во Вселенной ничего непомнящими атомами, оставляя о себе память лишь в живущих?
Снизу шёл дым. Я перегнулся и увидел деда Пронского, который смолил свои неведомо как сохраненные папиросы «Казбек».
Наверное, он думал о том же, и был просто доволен тем, что знает больше всех взятых в этом мире, а, ведь, поди ты, все-таки рассказал, не мог удержать в себе это рвущееся к людям Знание!