Ладный свет (отрывок из повести)

«Эту историю просто не расскажешь, потому что всё в ней немыслимо. И слушатели сразу сочтут тебя за болтуна или скверного начинающего писателя. А я, учитель-практикант одной из школ Москвы, не хочу сравнивать свой труд с сочинением ученика старшего класса. 
Итак, всё началось с того, что у моих соседей по лестничной площадке Чижовых пропала внучка. Вареньке было около двенадцати лет. Сейчас конец февраля, а завтра, первого марта, её день рождения. Красивая, спокойная и очень доброжелательная девчушка. Все соседки, обсуждая новость об её исчезновении, вынесли безапелляционный вердикт: «Изнасиловали, убили, закопали!» И тут же всхлипывания: «За что таким невинным созданиям такое наказание?»
Очень жёстко, но ведь другого вывода и не сделаешь, когда ребёнок пропадает в центре Москвы в самое оживлённое время.
Родители сразу же начали обивать пороги и обзванивать телефоны ведомств и министерств, хотя там их особенно и не жаловали: мол, рабочее время закончилось. Да и ребёнок, мол, у подружек поищите!  На враз почерневшие от горя лица молодых мамы и папы нельзя было смотреть без сострадания.
Я проскальзывал в открытую дверь Чижовых, проходил к бабушке Симе Валентиновне, спрашивал: «Как?»
Она горестно качала головой.
Около десяти вернулись Степан и Марина. Они были молоды и позволяли, чтобы их так называли и дочка, и соседи.
- Где вы были? – спросила Сима Валентиновна.
- Везде. И в полиции, и в администрации, и в министерстве по чрезвычайным ситуациям, - перечисляла Марина, присаживаясь на диван на кухне. - Везде говорили, что юридическое время для поиска пропавшего человека ещё не наступило. Что это за закон такой!
- И что, никто ничто?
- Знакомые Степы в полиции все-таки прошли с собаками по её пути. Ничего. Они же обещали завтра ещё прочесать парк.
- Завтра! Да что это! Завтра! – стукнул Степан, высокий и накачанный атлет. – А что сейчас? Что с ней происходит сейчас? Что!
Это было очень страшное «что». Никто не хотел ни в этой семье, ни в другой знать истинного смысла этого слова.
- Можно мне… пойти по её следам? – спросил я, остановившись в коридоре у открытой двери кухни, где сидела семья Вареньки. Спросил так, словно был учеником на каком-то уроке.
Все трое Чижовых с удивлением посмотрели на меня. Я решил пояснить:
- Я же несколько раз ходил с ней от метро до дома через парк. Знаю, где девочка останавливается и смотрит на красивую сосну. Ведь там живут белки…
- Мы с тобой, Антон! Сейчас чай перехватим, - начала собираться Марина.
- Да нет, лучше мне одному. Я сосредоточусь, постараюсь понять, что случилось…
- Иди, милый, - сказала бабушка Вареньки.
И столько в её голосе было надежды, что я тут же развернулся, чтобы сначала предупредить уже свою маму о розыске и побежать в парк.
- Возьми фонарик, - догнал меня Степан.
- У меня есть…
- Телефон взял? Если что, сразу звони!
Ни они, ни я не знали, что мы с Варенькой вернёмся через пять минут после того, как сейчас за мной захлопнется дверь подъезда. И что за этим было на самом деле - минуты, часы, дни? Что заставило эти временные отрезки потерять своё свойство выстраивать череду событий по стрелкам часов? 
В парке я был через четверть часа. Минут десять шёл от Щербаковской до Измайловского шоссе и метро. Вошёл в вестибюль. Покрутился у касс, как бы заражаясь той атмосферой внешнего бездумного передвижения, которое сопутствует каждому, кто находится в подземке. Перескочил через невысокую ограду к толпе выходящих. На меня метнулся взгляд дежурной женщины, мол, что это за акробат?
Она бы совсем удивилась, узнав, что я будущий учитель и сейчас пытаюсь быть Макаренко, у которого неожиданно возникло ощущение, что загадка ребёнка решаема и Варенька будет найдена!
Итак, двинемся её путём - шоссе, парк. Я стал школьницей, как только стеклянные двери вестибюля метро захлопнулись за мной. Старался идти неторопливым шагом подростка, для которого не важно, когда ты придёшь в пункт "А", потому что всё вокруг интересно и отвлекает от надоевших уроков и занятий.
Вот вход в парк.  Свернул направо по аллее, что под острым углом к ограде. Ухожу от Народного (надо же - названьице!)  проспекта.
Всё, как у Вареньки.
Ощущаю тяжесть ранца за спиной, болтание какой-то мелочи в нём. 
Вспомнил смешной случай в классе с вечным хохмачом Веткиным. Но это из другой оперы, из времени моего ученичества.
Взглянул на небо, и тут же потерял направление ходьбы, оказавшись на краю аллеи. Да вдобавок ещё и споткнулся.
Обо что – непонятно?
И застыл на месте, осенённый догадкой, так могло быть и с девочкой днём. Нагнулся, пытаясь найти колышек, возникший на моём пути, но в это время тёмное небо прорвала своим появлением огромная сияющая луна. И тотчас же
парк превратился в густой лес с узкой тропинкой, упирающейся в поляну.
Там, на ней, оказались два человека в каких-то лохмотьях из необработанных по краям накидках. Один низкого роста, другой повыше. Они встрепенулись, увидев меня:
«Вон ещё один появился. Не по возрасту большой, да и не малолетняя ладнёшка он, а мужчёнок. Всё в тоё же одёже, что Там дают».
«Там дают много ладного. Богатые края, - ответил низкорослый, - а с этим что делать?»
 «Уморить неззя. Не наш. Боги они-то гневливые. Пущай сам уходит, как пришёл» …
- Эй, вы, - крикнул я - девочку тут не видели? И что это с погодой случилось?
- Ладнёшку-то? – спросил высокий. – Сутки ужо разговелись. Ладнёшка и не нужна в Моске опосля звезды за верхьем той состны… Подожди её, заберёшь, как возратится. Гляды.
И он показал на верхушку самого высокого рядом с ними дерева.
- Так, где она?
- В Моске, на Площадьи Медведа. Она нынче хороводит с девками.
- А здесь что? – любопытствую я.
- Село Смайлово.
- А…
- Спрошай, спрошай, - перебил меня высокий мужик. - Сего дня это може.
- А что Сего дня? – сразу же полюбопытствовал я, стараясь применять их говор.
- Кабы не знашь. Лютня сего дня последыш. По Коло Сворожье сходятся ныне Явь, Навь, Славь и Правь. И так раз в четыре Коло Сворожье.
Меня осенило, он про времена года. И, действительно, сегодня 29 февраля по нашему календарю. Год-то високосный…
Они замолкли. Послышался хруст снега сбоку от меня. Короткий мужчина, державший палку, метнул ею прямо мимо меня в кусты. Послышался поросячий визг и за ним хрип. Значит, то было у коротконогого копье.
- Попал ты, Козьма прямо хряку тело, - одобрительно сказал напарник.
- А тё, руцы мои ладны, Коста!
Так я и узнал, как их, мужиков, зовут.
- Иди Козьма, вглядь, кого сбил?
Крепыш пошёл на меня, резко свернул и углубился в кусты. Наконец показался снова, волоча за ноги тушу кабанчика.
- А ты везучий паря, - сказал Коста мне. – Девкам дам свина, пусть обшарапают. Мож и ты по есть. А ведь не спужался. Сей час матка ейная придёт. Свина–то вылез из норы и в заблудье попал. Пошли отсюдаве.
Явно шёл разговор о кабанихе, которая где-то недалеко отлёживается в норе под болшим деревом со своим потомством...
Они поспешили с поляны и я – за ними. Через минуты две-три пришли к огороженному частоколом срубу.  К нему вела глубокая, в рост человека, траншея в снегу. Узкие ворота Козьма тотчас же закрыл за собой.
В доме была единственная комната, застеленная в несколько слоёв ивовых ветвей, переплетённых мхом.  В центре исходило тепло от печки. Рядом стоял низкий стол. Чуть подальше под тёплыми одеялами и шкурами копошились дети. Но они не говорили, а молча разглядывали нас своими глазёнками.
Я протянул им залежавшийся в кармане куртки батончик "Марса".
Коста перехватил шоколад, долго возился с обёрткой, потом надкусил плитку.
Брови у него поднялись от удивления:
- Ладно! Ладно дюже!
Он дал попробовать шоколад жене, а та тут же протянула его детям:
- Оставь им. Ишти рёби, вкуснота кака!
В комнате было несколько табуретов, вокруг стола.
Мы сели.
- Я здеся жи, - показал мне Коста и велел жене, - Мара, хрякчонок там. Потороши его. Козьма поможе.
И мне:
- Козьма мой сын. Стар шой.
Так я попал в семью славутичей, не особенно веря, что это реальность. Сон?
Коста стал раздувать огонь в круглой печи, сложенной из камней.
Как бы сказали здесь сладных, то есть хорошо подогнанных друг к другу.
Моя мама по образованию педагог иногда читала тексты на старославянском, я прислушивался. Однажды, заметив мой интерес, она сказала:
«Язык очень богатый, хотя слов мало, по сравнению с нынешним составом, но ведь сколько мы уже не употребляем, а используем новые, да заимствованные! Возьми, например, слово «лад». Огромное количество понятий – и мир в семье, и красота, и имя мужчин и женщин. Кстати, нам говорила на курсах повышения в МГУ профессорша, что имена Лад и Лада давали только после совершеннолетия, заменяя ими ранее данные непривлекательное по смыслу и звучанию, как бы в острастку злых духов».
Может в пытливости я тоже пошёл по стопам мамы, потому что уже на первом курсе пединститута не стал ждать курсового изучения старославянского языка и проштудировал все её учебники? Хотя бы просто потому, чтобы удивить её…
Что и пригодились сейчас, хотя понимал разговор примерно так, как русский при встрече с сербами или белорусами. Но снова поймал себя на раздвоенности того, произошло на тропе, чувствовал эту раздвоенность, словно мои передвижения повторял кто-то другой.  И сейчас стоило только ущипнуть себя и всё встанет на свои места. Но не хотелось выходить из этой картины древнего бытия, когда всё очень интересно! Щипать себя я не стал…
Хозяин подбросил в топку поленьев. 
На удивление Мара и Козьма пришли быстро с освежёванной тушей поросёнка, закрыв дверью крик и колготу воронья, налетевших на остатки потрошенья. Увидев добычу дети радостно загалдели, словно пришёл праздник.
Коста, следящий за мной пытливыми глазами, изрёк:
- Должён сего день Мары, да на четвертые Коло Сворожье перешёл. Завтраве и ей, Маре, праздник!
Я понял. Посмотрел на хозяйку, укладывающую в глиняную посуду в виде казана с водой мясо. Но ещё заметил, что она прихрамывала при ходьбе.
- Кладь боле! – крикнул Козьма. – Завтраве и матку и послед приложим копиём.
Коста возразил:
- Не гож Козьма бить семь ю. В лету возьмём и её, и порося.
Мара с одобрением посмотрела на мужа. И мельком взглянула на меня, словно оценив, много ли я съем?
Я разглядел утончённость её серых глаз, и отметил нежный овал лица. Она была очень красива и молода для такой жизни.
- Втора жона, - тотчас же понял мои наблюдения Коста. – Вона ейные ребятки, - кивнул на угол, - а Козьма от Роланы. В роды те померла.
Он замолчал, но ненадолго. Видимо вторую жену не хотел обижать молчанием и упоминанием о первой:
- Она доча княже Велислава, что в Киеве, добился от служенной в доме. А молодкой на Площади Медведа ногу ломала. Вот мне и дали её. Мара, моя суть ба.
- Коста ладно бился за княже с половцами да иными ворогами, - пояснил Козьма причину благосклонности князя.
Так я узнал кусочек истории этой семьи. Но спросил о своём:
- А что с ладнёшкой? Где найти её?
Коста посмотрел на Мару. Та, помешивая в посудине большой ложкой,  села рядом с мужем на табурет.
И раздался её дивный по красоте и звучности голос:
- Ладнёшка там. В 12 лета, как и я на Площади Медведа.  Был пляс, прыганье через костры и целование Медведа. Я не целовала - пала у костра.
- А что за Медвед? Живой? – поинтересовался я, отмечая какую-то логичность сна.
Все в доме переглянулись.
- Узнашь апосля, - сказал Коста, почему-то покосившись на дверь.
В этот момент послышалось ржанье лошадей.
Коста и Козьма поднялись:
- Небось ладнёха…
Они взглядом позвали меня за собой.
Я оглянулся на детей. Они с любопытством и без страха смотрели мне в спину. Старшая девочка с умными глазками и очень волнистыми русыми волосами помахала рукой, словно хорошо знакомому.
Мы вышли. У забора стояла Варенька со своим школьным рюкзачком за спиной.  А привёзшие её всадники уже возвращались назад. 
Увидев меня, девочка обрадовалась:
- Тоша!
Я бросился к ней.
- Что с тобой случилось? Ты тоже споткнулась в парке? У тебя всё нормально? Тебя не обижали? И это нам не снится?
- Затараторил, - засмеялась Варенька. – Я сама испугалась, когда попала сюда! Зато я главная была на площади и целовала Медведа. Может это и сон на двоих…
- Медведа? Статую?
Варенька настороженно посмотрела на Косту, Козьму и Мару, стоящих рядом со мной:
- О нём нельзя много говорить. Хочу домой!
Я развёл руками, мол как попасть обратно?
Коста хмыкнул и повёл на опушку.
Мужчина внимательно осмотрел место, где я был после Вареньки некоторое время назад, поставил нас рядом, посмотрел сначала на сосну, затем на луну:
- Объять ладнёху, объять е ё… Думай те, куда!
- Домой, к подъезду! – весело крикнула Варенька.
А Коста пнул что-то под нами.
Так мы оказались у подъезда нашего дома. Луна пропала. Небо, как и было затянутым облаками, так и осталось плотным темным покрывалом.
- Спасибо, что поддержал меня, - сказала Варенька, неожиданно показав полное незнание, что с ней произошло в этот вечер. Она выскользнула из моих объятий.
- А ты разве падала?
- Вот смешной Тошка! Я упала без сознания, а ты шёл мимо. Ты же из парка привёз меня?
- Ты помнишь, как шла от метро?
Она кивнула головой.
- Было светло или ночь?
- Сначала светло и вдруг темнота. А что это? Так бывает? Может я до ночи лежала в парке?
- Тебя искали, и я пришёл за тобой.
- Вот и молодец, а то бы валялась до утра! - беззаботно засмеялась девочка.
- И ты ничего не помнишь?
- А что надо помнить? – удивилась девочка.
- Тебя искали в парке. С собаками…
- Значит, меня кто-то забирал?
И я решился на экспромт:
- Да, тебя без сознания отнесли в магазин на Измайловской улице и посадили на скамейку в холле. Какая-то женщина дала нашатырь. А сюда из метро зашёл я, и мы поковыляли домой. Ты шла как зомби, и только около дома очнулась…
- Правда, Тоша?
- Настоящая правда когда-нибудь скажет сама о себе, - вырвалось у меня неожиданно и как-то напыщенно.
Но девочка быстро подхватила игру:
- Это будет нашей тайной.
Варенька явно не хотела выглядеть беспомощной, ей не хотелось быть в центре расспросов родителей и бабушки, поэтому моя версия ей пришлась по душе.
Когда мы поднимались на второй этаж, и я взялся было за ручку её двери, Варенька спросила:
- Женщину, которая дала мне нашатырь, звали Марой?
Я приложил палец к губам и кивнул головой.